Тайна булавки - Страница 1


К оглавлению

1

Глава 1

Ресторан И Линга был расположен между пустынным кварталом Рид-стрит и ярко освещенным театральным кварталом.

Пустынный квартал, в котором находились бесчисленные модные мастерские и зубоврачебные кабинеты с именами владельцев у дверей, переходил постепенно в людную Беннет-стрит, на которой было шумно и днем и ночью.

Днем улица была местом детских игр и оглашалась пронзительными детскими криками. Отцы и матери малышей, сидя у дверей, выражали так же шумно свои одобрения и порицания.

Сначала ресторан И Линга находился в конце улицы; он славился своими китайскими блюдами.

Постепенно ресторан продвигался все ближе и ближе к главной улице, так как основатель его приобретал все новые и новые дома.

Наконец ресторан очутился на главной улице, владелец пригласил повара-француза и целый штат лакеев-итальянцев под начальством важного метрдотеля сеньора Мачидуино.

Вывеска из золоченых букв гласила: «Золотая крыша». Золоченый лифт поднимал посетителей на первый и второй этажи, где были расположены отдельные залы для обедов и ужинов.

Один из таких залов никогда не сдавался для частных обедов, как бы важны ни были клиенты. Это был зал № 6, расположенный в самом конце коридора, около двери для слуг. Из него через бесчисленные коридоры можно было попасть в старый дом на Рид-стрит, сохранившийся в его прежнем виде. Сюда приходила публика за китайскими блюдами, которые подавались бесшумно передвигавшимися лакеями-китайцами из Ханькоу – родины И Линга.

Посетители старого ресторана были искренне огорчены счастьем, улыбнувшимся И Лингу, и с нескрываемыми насмешками относились к его элегантно одетой клиентуре. Эта богатая публика поглощала дорогостоящие блюда и в известные часы танцевала под звуки знаменитого дорогого оркестра, приглашенного И Лингом.

Сам И Линг посещал новую часть ресторана лишь раз в год, в день китайского Нового года. Он надевал в этот день фрак с белым жилетом и белым галстуком.

Остальное время он проводил в маленькой гостиной, расположенной на полпути между старым и новым ресторанами, стены которой были увешаны картинками, вырезанными хозяином из иллюстрированных журналов.

Здесь он просиживал неподвижно целые часы, одетый в просторный шелковый халат, и выкуривал бесчисленное количество трубок.

Каждый вечер, кроме воскресений, ровно в половине восьмого, он спускался к двери, выходившей на улицу. Это была дверь одного из домов, соединявших оба ресторана. Здесь он некоторое время ждал, положив руку на ручку двери.

Иногда первым приходил старик, иногда – молодая женщина. Тот, кто приходил первым, молча поднимался в зал № 6.

После их прихода Линг снова удалялся в свою гостиную и писал бесконечно длинные письма своему сыну в Ханькоу. Сын И Линга был поэтом и ученым и пользовался у себя на родине всеобщим уважением.

Часто И Линг предавался мечтам о своей новой постройке в Шенфорде.

Он никогда не присутствовал при отъезде этих двух своих посетителей. Они сами спускались к двери, и вскоре после восьми часов вечера зал бывал пуст.

К их приходу кушанья уже стояли на маленьком буфете, и никто из лакеев никогда не допускался в этот зал. А так как дверь зала находилась за портьерой, скрывавшей часть коридора, никто, кроме самого И Линга, не знал посетителей.

В первый понедельник каждого месяца И Линг поднимался в зал № 6 и низко кланялся сидевшему в нем старику. Старик всегда бывал один в эти дни.

В один из таких понедельников И Линг вошел в комнату. Он держал в руке больших размеров лакированную коробку с деньгами, а подмышкой у него была объемистая счетная книга.

Он почтительно поклонился старику и остался стоять, ожидая дальнейших приказаний.

– Садитесь, – сказал ему Джесс Трэнсмир. – Что вы скажете?

– За эту неделю выручка значительно упала, – ответил И Линг, почтительно присаживаясь на кончик стула и держа руки в широких рукавах своего халата. – Благодаря хорошей погоде многие из клиентов выехали за город.

Он вынул руки из рукавов халата, открыл крышку лакированной коробки и вытащил из нее четыре пачки кредитных билетов. Разделив их на две части, три пачки положил перед стариком, а одну перед собой.

Старик взял со стола лежавшие перед ним пачки, засунул их в карман и что-то проворчал про себя.

– Прошлой ночью к нам нагрянули сыщики, – продолжал И Линг. – Они потребовали, чтобы их проводили в подвалы: полиция всегда убеждена, что в каждом китайском ресторане непременно должна быть курильня опиума…

– Гм… – проворчал старик. – Вот как…

Старик спрятал деньги в небольшой чемодан, стоявший на полу у его ног, и спросил китайца:

– Помните ли вы того человека, который работал для меня в Фичене…

– Пьяницу? – быстро спросил китаец.

– Да, именно, – подтвердил старик. – Он приезжает сюда.

Старику на вид можно было дать более шестидесяти лет. На нем был старый потертый фрак, воротничок его крахмальной рубашки был потерт на сгибах, а старомодный галстук, небрежно завязанный бантом, уже потерял всякую упругость и ослиными ушами свисал книзу.

Лицо его было изборождено мелкими морщинами, но глаза не утратили былой голубизны и острого, проницательного взгляда.

– Да, он приезжает сюда, – задумчиво проговорил старик, вынимая из жилетного кармана зубочистку. – Вероятно, он будет здесь уже скоро: Уэллингтон Броун привык путешествовать… И Линг, приезд этого человека тревожит меня… Должен вам сознаться, что я был бы рад, если бы он уже покоился вечным сном…

И Линг покачал головой.

1